Помним, да, что с известной историей мой рассказ общего имеет по минимуму? Поэтому я сознательно избегаю упоминания имени императора, ибо вконец запуталась, кто в сериале шел за кем и какой временной промежуток был между их правлениями все остальные римские имена выдуманы мной и пытаться сравнивать действия их обладателей с учебником истории тоже не стоит. Далее: если заметите у меня какие-нибудь термины /правда, я стараюсь без них/, которые вам знакомы, но вы точно знаете, что их используют отнюдь не в том значении, в каком их использовала я, кричите быстро!! Исправим

2.

Несколько месяцев спустя после ранения Габриэль, Рим, дворец императора

Августейшему императору, повелителю всея-всея-всея и Римской Империи, было отчаянно скучно. Работа с документами утомила его нещадно, и он, нимало не скрываясь, смотрел в распахнутое окно, за которым по площади маршировали новенькие, только что созданные отряды легионеров. По всему полагалось, что сегодня вечером состоится официальный смотр войск, на котором будет присутствовать, в силу собственного статуса, и правитель. Но только боги знают, как ему не хотелось никуда выходить!
- Мой император! - подобострастно заговорил один из главных советников, Линий Красс, сгибаясь в угодливом поклоне чуть ли не до земли. Император брезгливо поморщился и лениво махнул рукой, дескать, говори, что там у тебя.
- По-видимому, сегодняшний парад придется отложить, - в голосе Линия Красса слышалось плохо скрываемое удовольствие: он тоже, как и многие остальные, имел планы на этот вечер, которые ну никак не хотели состыковываться с официальными мероприятиями, заведенными при дворе.
Правитель, мужчина грузный, можно даже было сказать – дородный, заметно оживился, услышав новость. Приличия обязывали его спросить, в чем же причина столь скоропалительной отмены смотра войск.
- Что-нибудь случилось? - голос его звучал визгливо, ничуть не соответствуя облику, однако придворные давно уже ко всему привыкли и не посмеивались в кулачок.
Линий Красс, советник по военным делам, снова поклонился. Ему хотелось домой, и он был только рад отправиться туда пораньше.
- Генерала Максимуса не будет на смотре: он не успел добраться сюда из Галлии.
Император пожал плечами. Не будет так не будет, это не его заботы. Последняя война закончилась несколько месяцев назад, и военачальники разбрелись по дальним легионам, налаживая дела там. Если Максимус не находит нужным вовремя являться на зов своего императора...
Мужчина покосился налево, на шикарный ковер, привезенный не так давно из Персии.
Яма с голодными львами всегда была кстати, приходилось ли туда сбрасывать провинившихся легионеров или последователей этого смешного патлатого иудея, несущего весть о едином боге.
Император хмыкнул, качая головой.
Единый бог... Придумают же! Впрочем, вечно тощим и озлобленным львам все равно, кого рвать на части.
- Отдай приказ о временном роспуске войск, - наконец, вяло махнул рукой повелитель, и терпеливо ждавший реакции Красс вновь поклонился, принимаясь пятиться назад. Уже за дверью, вдали от императора, он облегченно вздохнул и поднял голову. На губах его одна улыбка сменила другую, льстивую и подобострастную, и он, подобрав полы тоги, поспешно засеменил вниз, по широкой, устланной красным ковром, лестнице, мимо стоящих навытяжку солдат.
- Слава богам, сегодня я... - забормотал он и осекся, резко остановившись.
Навстречу ему, растянув ярко-алые губы в улыбке, поднималась женщина. Длинные, рыжеватые волосы, небрежно схваченные черной ленточкой, обрамляли белое лицо, не тронутое загаром. Яркие светлые глаза впивались взглядом в замершего советника, и где-то в их глубине плескалась хорошо всем известная злость. Правая рука покоилась на рукояти меча, словно бы женщина в любой момент готова была нанести удар.
- Чьим богам ты молишься, советник Красс? - издевательский голос пронесся над головой мужчины, и он поежился, подавляя в себе инстинктивный страх. Каждый раз, встречая на своем пути эту женщину, советник не мог понять, откуда в нем берется этот страх, что заставляет подгибаться ноги.
Они были знакомы давно, с того времени, как женщина обманным путем, околдовав своими чарами императора Октавиана, возглавила римскую армию, породив множество нелепых слухов, доходящих до того, что многие искренне верили, будто ей помогает бог войны Марс. Потом она неожиданно исчезла, поговаривали, что для того, чтобы сразиться с восставшей из небытия какой-то греческой воительницей. Красс даже мог вспомнить имя той гречанки: Зена. Да, точно, Зена... И вроде бы они дрались тогда в Колизее, на радость многочисленным бездельникам, протирающим туники на гладиаторских боях...
- Я молюсь тем богам, которые давно забыли про тебя, - буркнул советник себе под нос, рассчитывая, что женщина его не услышит. Однако хищная улыбка ее стала еще шире, когда она резким движением руки притянула к себе ошеломленного Красса.
- Религия – это ересь, - доверительно шепнула она в самые губы мужчины, побелевшие от напряжения. - А богов нет, потому что они мертвы. И Рим – ни что иное, как Королевство Ереси, ибо живые не должны молиться своим мертвецам.
Красс нервно сглотнул, не понимая, о чем она говорит. Ходили слухи, что до того, как вернуться в Рим, женщина ездила в Индию, где обучалась у тамошних мудрецов. Вновь оказавшись в городе на семи холмах после стольких лет путешествий, она пугала народ своими странными речами. Иногда они смешили, иногда пугали, звуча, как мрачные пророчества. Но каждый, кто осмеливался смеяться над ее словами, познал на себе силу ее ярости, которая, казалось, лишь усилилась после путешествия на восток.
Убийств в Риме всегда было много, но с недавнего времени кровь начала литься рекой, захлестывая мостовые.
В Рим вернулась его Шлюха, прозванная Кровавой за все бесчинства, которые она творила на его земле.
Судорожно дернувшись, Красс выскользнул из внезапно обмякшей хватки женщины и торопливо сбежал вниз по ступенькам. И лишь уже в самом низу он рискнул обернуться.
Женщина смотрела ему вслед и усмехалась.
Мужчину передернуло, и он поскорее ушел прочь, стараясь не думать о том моменте, когда они снова столкнутся на своем пути..
Рука императора непроизвольно дернулась к шнуру, когда в зал быстро и стремительно ворвалась женщина. Еще один шаг – и он мог бы сбросить ее вниз, к рычащим хищникам! Однако она, отлично зная планировку помещения, лишь аккуратно обошла тайник со львами, приблизившись к трону.
- Появилось желание избавиться от меня? - криво усмехнулась она. Правитель выпрямился, резко отдергивая руку от шелкового шнура, и поджал губы. Негоже выказывать страх перед обычной девкой, пусть даже она может одним ударом отправить в запредельные земли лучшего из солдат его армии.
- Что ты здесь делаешь, Ливия? - неприязненно поинтересовался он. - Смотра не будет, уверен, ты уже об этом знаешь.
Женщина с холодными глазами по имени Ливия погасила улыбку, придав своему порочному лицу выражение скорби.
- Увы, генерал Максимус не оправдал моих надежд, - скучающим тоном произнесла она, и император ужаснулся: что он посмела сотворить с одним из его лучших военачальников?!
- Ты ведь не... - он привстал со своего ложа, захлебнувшись гневом вперемешку со страхом. - Ты не могла... Ты... убила его?!
Ливия прицокнула языком, с оттенком восхищения наблюдая за тем, как выкатываются из орбит глаза мужчины по мере того, как он все больше и больше начинал понимать, кто вполз в его империю и прочно угнездился там.
- Видно, ты плохо читал мемуары Октавиана, - ухмыльнулась она. - Он же писал, что от Шлюхи Рима не стоит ждать ничего хорошего...
Император отшатнулся назад, когда она резко приблизилась к нему, обдавая ароматом страха, смешавшегося с ненавистью.
- А уж от Кровавой Шлюхи – и подавно...
Смех, глумливый и неприятный, полетел по залу. Император сглотнул и выпрямился, приводя свои мысли в порядок.
- Отвратительная тварь! - прошептал он. - Только смерть избавит нас от тебя...
Женщина расхохоталась еще громче, запрокидывая голову назад, и вырвавшиеся из плена ленты волосы хлестнули ее по плечам.
- Кто сказал тебе, что смерть – это забвение? - голос ее звучал издевательски. - Ты думаешь, что за чертой нас ждут озера кипящей серы или дивные райские сады со сладкими яблоками, так? - она презрительно сощурила глаза, изучая замершего правителя. - Смерть – это призывной пункт, откуда тысячи рекрутов отправляются в гущу невиданных доселе сражений. Туда, где ангелы, демоны и души мертвых рубят друг друга на куски, разбивают кости и рвут жилы. Как ты думаешь, - она склонилась еще ближе к императору, - кому достанется победа? Кто, стоя по горло в крови, поднимет над головой штандарт своей армии?
Император молчал. Его страшил аромат безумия, которым явственно несло от Ливии. От женщины, призванной рожать своих сыновей, а не убивать чужих.
Ева мрачно усмехнулась, довольная тем, как запугала правителя. Она шла сюда совсем не за этим, ей нужно было обсудить кое-какие вопросы, связанные с усовершенствованием армии, но отказать себе в удовольствии припугнуть лишний раз мужчину... Нет, это не для нее.
Она вернулась в Рим вскоре после того, как горестные вести дошли до нее из Японии. Она долго ждала, что Габриэль разыщет ее, и они вдвоем оплачут женщину, бывшую для них самой дорогой на свете, но...
Время шло, а светловолосый бард и не думала приходить к ней. Более того, до Евы начали доходить слухи о том, что Габриэль сражается, и совсем не за греков.
Она убивала своих соплеменников, как когда-то это делала Зена.
Тогда Ева умерла.
Просто потому, что ей некого больше было ждать в этой жизни.
Посланница Элая, она была чужой среди амазонок, ее не брали в расчет воинственные племена, которым она пыталась показать прелесть жизни без убийств, ее бог забыл о ней.
И те, кого она любила в своей жизни больше всех остальных, ушли.
Настало время для Ливии вернуться.
И отомстить.
- Ты зря боишься смерти, император, - задумчиво сказала женщина, направляясь к выходу. - Ибо смерть есть лишь начало великой битвы за жизнь...
- Кто сказал тебе это? - тихо спросил правитель, когда она уже была почти за порогом.
Плечи Ливии едва заметно дрогнули, и она чуть повернула голову. Голос ее, глухой и словно сорванный от долгого плача или крика, донесся до императора:
- Моя мать...

Неужто Ливия полностью вернулась или у нее осталось что-то от Евы?

3.

Чертоги Олимпа, покои бога войны, шесть месяцев после встречи Габриэль и Геракла, найденный на полу обрывок пергамента, на котором нет ни начала, ни конца

(начало записи, лист оборван) ...выносимо... Острая боль сменилась тупым покалыванием, и я не знаю, что лучше.
Она бы посмеялась надо мной, узнав, что я, по примеру Габриэль, начал записывать свои мысли. Пою о том, что вижу, сказала бы блондинка. Пою о том, что чувствую... в этом разница между нами. Я никогда не читал свитков барда, она никогда не прочтет мои, уж я об этом позабочусь.
Сегодня, взяв в руки перо, непривычно тяжелое для моих пальцев, привыкших держать вещи совсем иного рода, я вдруг задумался: быть может, ее судьба навечно связана с тем, кто умеет облекать свои мысли в поток слов на пергаменте? Уж не оттого ли я тогда решил заняться этой дребеденью? Чтобы в будущей жизни Судьбы связали нас, а не ее и ее...
Я уже несколько месяцев не выхожу отсюда, метаясь между различными верованиями и обрядами. Я взываю к чужим богам, забыв про олимпийскую гордость, я пробовал на вкус черную магию Египта, закрытую для тех, кто не посвящен с детства в ее тайны, я опустился до того, что принес жертву Гекате, как обычный смертный, желающий получить ее поддержку. Единственное, чего я так и не сумел, так это вернуться в Японию, на место ее смерти, чтобы попробовать разобраться во всем до конца.
Конечно, лучше всего было бы пообщаться с Габриэль, но я не хочу ее видеть. Не могу видеть.
Это глупо, смешно, нелепо, страшно, но я РЕВНУЮ барда к тому, что она видела ее гибель. Что она, а не я была рядом с ней в этот момент. Моя единственная удача была, когда она выпила слезы Селесты, и я унес ее в тот грот. Я! Я, а не блондинка с длинным языком и проклятыми мыслями! Я оставил их вместе даже в смерти, хотя, видит Зевс, больше всего мне хотелось бы занять тогда место рядом с ней...
Так, сестренка появляется, придется отложить...
... Вернулся. Кстати. Многие думают, что боги не умеют писать. Что нам не нужно этого. Не нужно, это так. Но разве люди знают только то, что им жизненно необходимо?
Я бы хотел заснуть. Погрузиться во тьму, навеянную Гипносом, и забыться в ней. Возможно, навсегда, если бы это дало мне шанс снова встретиться с ней. Но нет, она покинула грешную землю не в Греции, где я бы с легкостью отыскал ее. Она канула в вечность на том отвратительном острове, населенном мелкими узкоглазыми людишками, которых я мог бы раздавить одним щелчком пальцев!! Почему я этого до сих пор не сделал?
Ха!!
Да потому что мои силы тают, как и силы богов, оставшихся в живых после Сумерек. Такое впечатление, что, умерев, она забрала мое могущество с собой...
Я начинаю склоняться к тому, что ее оставили в междумирье. Я не чувствую ее, а ведь чувствовал всегда, каждый раз, как она умирала.
Сейчас посмотрел на себя в зеркало. Да, не зря Дита так быстро испарилась: более страшной рожи я еще не видел. И не только у себя. С другой стороны, бог войны должен внушать ужас... Чтобы армии противников бежали с поля боя, когда я, гордый и надменный, буду спускаться к ним во всем величии своей славы, поддерживая фаворитов...
Ух, дайте мне силу обратно, я хочу воевать!
Но я отвлекся, мда...
Сестра принесла мне последние новости. Я бы даже назвал это сплетнями, но для богов, к коим я пока что еще отношусь, разница между этими двумя словами не имела значения.
Рим движется к своему упадку. Медленно, но верно. Его собственный разврат и жажда крови губит его столь же верно, сколь скатывается вниз сель, ревущий горный поток из воды, смешанной с грязью и камнями.
Она бы порадовалась падению великого города.
Но сегодня я радовался вместо нее.
Тартар, я не должен записывать свои мысли!! Я не ее проклятая блондинка, которая могла и среди ночи вскочить и схватиться за перо, потому что ей в ее голову приходила некая великая история, которую она просто была обязана записать. Сколько раз я становился свидетелем этого, появляясь в ночи у их костра и оставаясь невидимым. Я был уверен, что она чуяла меня, как лиса чует собак, охотящихся на нее. Чуяла, но молчала. Словно бы ей доставляло удовольствие сознание того, что я подсматриваю за ней, как мальчишка.
Я злился, о, как же я злился, когда видел их вместе, рядом. Мне было все равно, что они делали: готовили ужин, смеялись, укладывались спать... Я всего лишь знал, что все улыбки, слезы, смех, радость и горе моей любимой женщины принадлежат другому. Другой... Блондинка принимала их, как нечто само собой разумеющееся, в то время как я...
Я бы снимал слезы с ее ресниц губами, шепча слова утешения.
Я бы пил вместе с ветром ее смех и никак бы не мог утолить жажду.
Я бы кружил ее в танце, разделяя радость.
Я бы прижимал ее к себе, утешая в горе.
Я жил бы для нее...
Но все это было не для меня.
Сейчас, когда я испробовал все средства для того, чтобы вернуть ее в мир живых, когда я сижу на этом стуле, почерневший от усталости, с вываливающимся пером из рук, и терпеливо записываю то, что не должен был бы думать...
Сейчас я думаю, что плохо старался. Быть может, стоило немного изменить тактику, понаблюдать за Габриэль, понять, что же такого есть у нее, чего никогда не видела во мне она.
Я не знаю, о чем написать еще. Я думал, что вылью на пергамент свою злобу, а получается только боль. Я – бог войны!! И распустил нюни, как смертная женщина.
Интересно, она много плакала? Ее маленькая сказительница, которая осталась теперь совсем одна?
Я не следил за ней, хотя иногда мне очень того хотелось.
Дита пару раз говорила мне, что, объединив наше горе, мы смогли бы обрести покой. Ну да, ну да, в объятиях друг друга, конечно.
Признаться, иногда, глядя на тело спящей блондинки в ее руках, я начинал думать, каково это: иметь право обнимать сказительницу? Чисто мужской интерес, не стоит сразу думать, что я изменял в мыслях ей. Мне просто было интересно. И я...(конец записи, лист оборван)

___________________________
Кто скажет, что мало, сразу отвечаю: Арес не писатель, ему прощается

winter, пиши еще!

“I'm not waiting for somebody else to make my dreams come true.”

Давай аффтар следующий минипусенький кусочек!

И вновь я напоминаю о том, что перевираю безбожно всю имеющуюся у нас на руках официальную историю мира и Рима в частности))

- 2 –

За несколько месяцев до возвращения Дахока на Землю, Рим

Император в панике метался по тронному залу. Известия о том, что орды варваров движутся на столицу его могущественной империи (во всяком случае, министры продолжали убеждать своего повелителя в том, что Рим по-прежнему нагнетает ужас на все страны известного мира) изрядно подкосило его и так не слишком устойчивую психику. Не будучи в силах вовремя разобраться с внутренними делами, император отчетливо понимал, что внешняя политика тем более не дождется от него внятных решений. К тому же в военных делах мужчина никогда силен не был.
Паника, нагнетаемая правителем, постепенно перекинулась и на всех остальных. По дворцу, охваченному смятением, люди не ходили, а носились маленькими перебежками, будто бы ожидали нападения варваров из-за любого угла. Люди на улицах разговаривали шепотом и вспоминали последний день Помпеи: над Римом и впрямь словно бы нависло облако из пепла, извергаемого проснувшимся вулканом.
Ливию мутило от всего происходящего. Она сидела у себя в покоях, с нетерпением ожидая того момента, когда этот проклятый город, принесший столько горя ее матери, будет разрушен. Она была уверена в том, что Риму не выстоять: кто, как не она, передала предводителю варваров детальный план римских подземелий. Обитатели города на семи холмах всегда гордились своей клоакой, теперь им придется ее возненавидеть.
Ливия запрокинула голову и хрипло рассмеялась.
- Весь их хваленый Рим – одна большая вонючая клоака, - пробормотала она, вставая. Из рук с громким стуком вывалился кубок, и красное, словно кровь, вино, растеклось по полу. Женщина склонила голову, рассматривая лужу, слишком пристально.
Из ее окна всегда открывался отличный вид на городскую площадь, ведь император, не поскупившись, отвел ей лучшие покои во всем дворце. К слову сказать, ему не предоставили другого выбора: Ливия умела добиваться того, что ей было нужно. А в этот раз ей нужно было самую малость…
Уничтожить Рим!
Ливия со злостью отшвырнула кубок, с неким удовлетворением усмехнувшись, когда, он, вылетев в распахнутое окно, ударил кого-то внизу.
Она долго ждала, когда, наконец, сможет отомстить за свою мать. Сделать то, что не удалось ни Аресу, ни Габриэль, ни самой Зене. Да, она дождалась смерти Цезаря, но не гибели того, что делало ее по-настоящему несчастной.
Ее проблемой был не Цезарь.
Ее проблемой было то, что поддерживало в Цезаре стремление к власти.
Рим – это пиявка, сосущая из своих жертв силу, подчиняющая их себе, затмевающая разум и делающая сердце черствым.
Уничтожь Рим – уйдут и все те, которые его питают.
Ливия тряхнула головой, сердито, прогоняя прочь непрошенные слезы.
Возвращение к прошлому не прошло незамеченным. Тихая, временами кажущаяся забитой, Ева, посланница Элая и его бога, вновь сменила наряд и улыбку: жестокая воительница, истреблявшая амазонок и добывающая кровавому городу его кровавую славу, вернулась.
Чтобы мстить.
Ливия вновь засмеялась, немного истерично, думая о том, что мать не одобрила бы ее нынешнее поведение. Но теперь балом правила не Зена: ей не удалось сделать так, чтобы Рим пал на колени, моля о пощаде. Она рушила не город, она уничтожала людей. Но пока есть хоть одна ниточка, по которой этот кровопийца качает для себя силы… Пока существует хоть один ребенок, гордящийся своим народом-убийцей…
- Тебе осталось совсем немного… - прошептала женщина, сжимая виски: от выпитого начинала болеть голова, поскольку вино римляне всегда делали отвратительное. – Немного – и твои улицы зальются твоей собственной кровью. Я приносила тебе жертвы много лет. Теперь я положу свою последнюю жертву на иной алтарь… - помутневшие глаза обратились в сторону багровеющего заката. – Я приношу жертвы своей матери, ты слышишь?! – выкрикнула она, не заботясь о том, что ее могут услышать. – Моей матери, которая все равно об этом не узнает, потому что она мертва и находится там, куда длинные руки этого греческого засранца дотянуться не могут, иначе он давно бы притащил ее обратно!!
Ливия, конечно же, имела в виду Ареса. Их с Зеной бога. Одного на двоих.
Женщина глубоко вздохнула, подходя к зеркалу.
Она вернется в Грецию. Разыщет Габриэль. И все-таки заставит ее рассказать все подробности.
Потому что ей это нужно.
Она пожертвовала своим спокойствием, чтобы уничтожить самую большую боль своей матери.
Пусть же и Габриэль пожертвует чем-нибудь во имя своей подруги.
Настало время Еве вернуться. Только вот будет ли это столь же просто, как вернуть Ливию? Кто поверит теперь ее пророчествам и миру, который она понесет людям?
Женщина опустила взгляд, разглядывая свои ладони.
- На вас столько крови, - руки были холодными и отказывались слушаться. – Сумею ли я отмыться во второй раз…
За окном раздался чей-то истошный рев, сменившийся дикими воплями. Стены дворца содрогнулись от топота множества ног.
Армия варваров была близка, и Рим посылал своих сынов на смерть, чтобы те, ценой собственных жизней, продлили его агонию.
Ливия захохотала, всматриваясь в зеркало, и содрогнулась, захлебнувшись смехом, когда на блестящей поверхности отразилось чужое лицо. Захотелось обернуться, но воительница и так отлично знала, что одна в комнате.
- Здравствуй, моя прелесть, - с глумливой улыбкой произнесла белокурая женщина, выплывая из зеркала подобно призраку. – Настало, наконец, мое время, ты так не считаешь?
Ливия отшатнулась, когда незнакомка рванулась к ней незримым порывом ветра, и осела на колени, ощущая с ужасом, как та проникает в нее.
Холод.
Пустота.
Боль.
И все тот же насмешливый голос, срывающийся с собственных губ:
- Посланница Элая и языческая богиня – плохое сочетание. Но мы это исправим, ведь так, красавица?..
И город, теряющийся в бряцании оружие, не услышал истошного вопля, донесшегося из дворца.